Ольга трифонова год рождения. Ольга Трифонова: краткая биография, книги. Почему были такие сложности с публикацией

Ольга Трифонова

Вид на Кремль стоит дорого

Добрый день, Ольга Романовна. Мы хотели бы поговорить с Вами о Вашем муже и его знаменитой повести «Дом на набережной». Расскажите, какой она имела отклик у читателя после выхода в свет?

Это было удивительное событие. Повесть «Дом на набережной» вышла в свет в 1976 году, по-моему, в первом номере журнала «Дружба народов». Это было, как взрыв бомбы: экземпляры журнала очень быстро исчезали из библиотек, и весь читающий народ стал передавать их друг другу для прочтения. В те времена любовь к литературе в нашей стране была очень большой. Это был не только факт литературный, это был также факт общественной жизни, очень значимый. Довольно долго не издавали эту повесть отдельной книгой. Юрий Валентинович ходил в издательства, уговаривал включить повесть в книги. Но нет! Ему не разрешали. А когда, наконец, она вышла в сборнике издательства «Советская Россия», то на первом экземпляре ее красовалось посвящение: «Юрию Валентиновичу Трифонову в благодарность за те усилия, которые он приложил для пробивания этой книги. Автор».

- А второй экземпляр с посвящением, по-видимому, был адресован Вам?

Да, второй - мне. У меня было предчувствие, что книгу напечатают. А вообще, это было действительно огромное событие. Вероятно, вы знаете, что неподалеку от станции метро «Аэропорт» расположены писательские кооперативные дома; поскольку книгу тайно передавали друг другу, там ходил такой анекдот: один писатель звонит другому (все же говорили шифрованно по телефону, боялись, что прослушивают, да, наверное, и прослушивали кого-то) с вопросом: «Ты пирог съел?», а тот ему отвечал: «Да, можно я дам еще Мише поесть?» Вот такой был незатейливый шифр.

- Почему были такие сложности с публикацией?

Повесть содержит довольно прозрачные аллюзии, отсылающие читателя к событиям 1937-го года, то есть было ясно, что действие происходит именно в том году, а также - в 48-ом, когда был развернут процесс против космополитов, врачей и людей нерусской национальности. Но главное, конечно, это то, что власть почуяла ключевой подтекст повести - исследование природы страха. Страх калечит человека еще в детстве и калечит его на всю жизнь, пример тому - Глебов. Для власти было неприемлемо выявление природы конформизма. А так как для власти конформизм - одно из главных и нужных гражданских качеств, то естественно, что произведение, посвященное этой теме, было встречено плохо.

- А у Глебова был реальный прототип?

Несколько реальных людей было. Так же, как и у Левки Шулепникова - двое мальчиков из этого дома.

- Скажите, кто в этом произведении сам Юрий Валентинович?

Здесь довольно сложная формальная конструкция: есть автор, который пишет, есть человек-участник - свидетель всех этих событий, а также человек, наблюдающий со стороны за действующими лицами. Такая конструкция давала возможность создать и увидеть объем, как в театре, когда свет на сцену падает с разных сторон.

Рассматривая музейные экспонаты, мы увидели рукопись повести. Это чистовик? Нас удивило отсутствие помарок и исправлений.

Это чистовик. Видимо, такова была природа его таланта, недаром он так любил поэзию. Возможно, вы знакомы с творчеством литературного критика и поэтессы Татьяны Бек; она очень высоко ценила прозу Трифонова. У нее есть статья «Проза как инобытие поэзии». Так вот Татьяна в романах и повестях Юрия Валентиновича видела это «инобытие поэзии». Он сам хорошо знал и любил поэзию. Дар написания цельного текста, скорее, присущ поэту, именно у поэта практически весь текст сначала формируется в голове, потом его остается только записать. У Трифонова именно так обстояло с прозой. Он писал почти без помарок. Нет, ну конечно, были исправления. Но в основном - это вычеркивание того, что, по его мнению, было лишним. Он пробегал глазами текст и удалял, так сказать, лишнюю влагу, чтобы сделать его более упругим - иногда переставлял слова, заменял, а если зачеркивал, то сильно, чтобы не было возможности что-то еще сделать с этим словом. Это было что-то психологическое.

Ольга Романовна, Вы сами - писательница. Не было ли у Вас желания написать книгу об этом доме, о современных его обитателях?

Я не знаю современных жителей дома. А то, о чем догадываюсь, мне неинтересно. В основном, это люди буржуазного типа, которых прельстило жить в доме на набережной, что всегда было знаком высочайшего престижа. Хотя на самом деле в Москве хватает домов лучшего качества: и в плане оснащенности, и удобства расположения. А здесь - очень тяжелое место. Постоянные пробки, отсутствие магазинов... Это остров, с которого некуда деться. Только мосты, будто соединяющие с реальной жизнью. Но, тем не менее, здесь самые высокие цены, вид на Кремль стоит дорого.

-Расскажите о личности Юрия Валентиновича. Каким он был человеком? Как он относился к своей известности?

Ему нравилось, что он знаменит. Он действительно был очень знаменит. Но с другой стороны, он был ироничный человек. Часто люди бывают ироничны по отношению к другим, но бережны по отношению к себе. А Юрий Валентинович обладал потрясающей самоиронией, очень любил рассказывать о себе в третьем лице. Возвращаясь из гостей, он говорил: «Они там сейчас, вероятно, говорят: “Какой же противный этот Трифонов! Такой важный, воображает. Писатель-то он так себе, а строит из себя!.. Вот его надули, так надули!”»

- Мы знаем, что не менее иронично относился он и к Вашему творчеству. Вам не было обидно?

Поначалу, конечно, было тяжело. Как-то я дала почитать ему свою книгу, и он долго ничего не говорил. Когда я стала настаивать на ответе, он сказал только: «Ты хорошо знаешь жизнь». Со временем я поняла - он ничего не говорил не потому, что ему нечего сказать, а потому что щадил меня.

Однажды я его спросила, почему женская проза слабовата, в чем ее главный минус, он сказал: «В отсутствии метафизики». Я сегодня как раз об этом думала и, в частности, о женщинах-прозаиках. Он сказал правду, самую суть. Женщины могут писать даже на философские темы, но эта метафизика удалась, может быть, только Гертруде Стайн, которая приблизилась к мужскому взгляду на жизнь, прониклась подобной фактурой жизни. Это, конечно, видно не за поступками, а за самой материей жизни. Стремление вырваться из бытия в космос очень свойственно мужчинам.

- То есть, женщинам это не дано?

Да, я думаю, не дано. Размышляла и пыталась вспомнить наших писательниц, но не нашла ни одной.

- А в поэзии?

У поэтессы Ольги Седаковой это качество, несомненно, присутствует. Возможно, у Беллы Ахмадулиной. Может быть, иногда у Юнны Мориц. И, разумеется, у Ахматовой и Цветаевой. В поэзии легче, здесь помогает ритм. Например, в ахматовском стихотворении «Стансы» 1940-го года можно найти такую строчку: «…как крестный ход идут часы». В обычной жизни женщина сказала бы: «Как медленно тянется время». Это как слой за слоем, здесь очень много смыслов. Поэт общается с Богом, и Бог ему диктует такие космические смыслы. У прозаиков подобное происходит гораздо реже.

- Как Вы себя ощущали после оценки мужем Вашего творчества?

После этих слов я очень старалась. Но иногда писательницы (у меня это тоже есть) пытаются заменить метафизику, ту, которую он имел в виду, мистикой. Однако я пыталась. Мне, по крайней мере, можно поставить плюс за то, что я стремилась достичь лучшего результата.

- А Вас не расстраивал тот факт, что Вы как писательница находитесь немного в тени мужа?

Нет. Во-первых, после его слов о том, что я хорошо знаю жизнь, у меня отпала охота писать, ведь рядом с ним было смешно писать. Абсолютно не расстраивало. Во-вторых, я так любила его прозу, так любила его самого, что не испытывала никакого огорчения. Был такой момент: в связи с рождением ребенка я не закончила свой роман «День собаки». Юрий Валентинович сказал так: «Ты не бросай. Это не хорошо. Надо заканчивать. Брошенная вещь отрезает импульс к следующей работе». И я роман все-таки закончила. Он прочитал и сказал: «Ну вот, уже кое-что». В его устах это значило очень много. Я была счастлива.

- Ольга Романовна, расскажите ещё о Юрии Валентиновиче как о человеке.

На вид он был угрюмым, в основном, потому что был тяжелым сердечником. Скрывал одышку, свое плохое самочувствие. Очень хорошо его назвал Вознесенский: «Мыслящий валун». Он вообще был человеком мысли и, скорее всего, именно это накладывало свой отпечаток на его личность. Но вместе с этим Юрий Валентинович был необычайно смешлив, рассмешить его не стоило труда. Он был очень остроумен и поразительно покладист в быту. Это был очень добрый, щедрый и великодушный человек.

- Можете привести пример?

Если мы сидели в ресторане Дома литераторов (а мы в те годы были достаточно обеспечены), бывало, он останавливал человека и говорил: «Садись, посиди с нами. Ну чего ты так бежишь, посиди». Деликатно и ловко он делал так, что этот человек обедал с нами. Юрий Валентинович уважительно, бережно и тепло с ним разговаривал. Постепенно я поняла, кого он сажает: бывших товарищей по институту, которым повезло меньше, чем ему. Он понимал, что человеку, который учился вместе с ним, с которым они вместе переживали и голод, и холод, это всё видеть очень больно. К Юрию Валентиновичу нельзя было плохо относиться, поэтому злости не было у людей. Наверное, у них была своеобразная боль, ведь начинали одинаково, а только у него все получилось. Некоторые, конечно, подхамливали ему, но он спокойно смотрел на это и не отвечал - понимал, почему это происходит.

- А у вас между собой бывали ссоры?

Нет. Разве что в самом начале, когда мы начинали жить вместе, притирались. А в быту он был очень сговорчив. Даже когда маленький сын начинал шуметь, и я говорила: «Тише, тише!», или мои родственники громко разговаривали, он всегда говорил: «Оль, не надо никого останавливать, это противно, как у Чехова: “Папа работает”. Мне это совершенно не мешает, даже помогает». Иногда муж брал сына на руки и сажал на колени во время работы. Юрий Валентинович пишет, а тот выводит каракули рядышком с ним. У меня есть страницы, где сын, забывшись, делал свои каля-маля прямо на рукописи.

В одном из своих интервью Вы сказали, что Трифонов был интеллигентом в полном смысле этого слова. В чем это проявлялось?

Он был щедрый, добрый, совсем не завистливый. Огорчался, когда его хвалили за то, что не стоило похвал. Был необыкновенно деликатным в общении с окружающими.

Однажды произошел такой случай: едем мы как-то в такси, и он, увидев собаку, говорит шоферу, мол, осторожно, собака, а шофер прибавил газу и сбил ее. Тут раздался такой мат и такой голос, что я похолодела и поняла, что он очень хорошо знает улицу и эту жизнь (во время войны Юрий Валентинович был простым рабочим).

А вот другой случай. Однажды я готовила на кухне, и вдруг случился пожар. В испуге я начала метаться, суетиться. Моя тетка вызвала пожарных, но пока они ехали, я сумела сориентироваться и перекрыть газ. Пожарные влетели, размотали шланг, а пожара уже нет. Я приготовила закуску, извинилась, что потревожила. Они ушли. И только тут я обнаружила, что во время всего этого действа я не вижу Юрия Валентиновича. Был дома - и вот его нет. Вдруг раздвинулась портьера, он выходит и на мой немой вопрос говорит: «Мне было стыдно, что из-за такой ерунды примчалось столько машин и столько здоровых дядек».

- А какие были у Юрия Валентиновича отношения с сыном?

Сложно сказать, ведь он умер, когда сыну не было и двух лет. Сын говорит, что помнит отца, но я думаю, что он помнит его только по моим рассказам. Однажды сын шалил, неискренне заплакал, и я поставила его в угол, где он стал так надрываться, что спустился Юрий Валентинович. Сын прислушался и завопил еще сильнее. Юрий Валентинович забрал его, а через три минуты вышел с сыном на руках, у обоих на глазах были слезы. Я говорю: «Ты что? Ты послушай, какой ненатуральный рев». А он очень серьезно мне отвечает: «Не знаю, только я хочу сказать, ты его никогда больше не наказывай. Я вошел, а он стоит такой маленький, беззащитный, увидел меня и протянул мне какое-то облезлое колесико деревянное, попытался задобрить меня. Нельзя человека так унижать». Еще очень не любил Юрий Валентинович, когда я насильно кормила сына. Он сказал однажды: «Стоп. Больше никогда так не делай!» Я спросила: «Почему?» Тогда он ответил: «Представь, что ты сидишь за столом, а сзади стоит огромный великан, берет большую ложку, засовывает ее тебе в рот и говорит: «Нет, ты будешь!» После этого он купил мне книгу Спока и сказал, чтобы я читала ее. У Спока написано, что ребенок сам найдет, что ему поесть. Юрий Валентинович видел личность в любом существе, даже в таком маленьком, как наш сын.

- Расскажите, с кем из писателей Трифонов был близок, с кем дружил, кого уважал?

Был такой писатель - Виталий Семин, написавший роман «Нагрудный знак “Ост”». На мой взгляд, многие писатели забыты заслуженно, а Семин забыт абсолютно незаслуженно. Этот роман автобиографичен: когда автор был еще подростком, немцы угнали его в лагеря. Трифонов его очень любил и помогал деньгами. Но самым большим другом его был поэт и переводчик Лев Гинзбург. Эта дружба длилась с первого курса института. Они очень забавно друг над другом подшучивали. Другом был и поэт Борис Слуцкий. Вообще Юрий Валентинович умел и любил дружить.

- А с Владимиром Высоцким какие у него были отношения?

Высоцкого он тоже очень любил, у них было такое нежное уважение друг к другу.

- Мы слышали, что Высоцкий был единственным, с кем Трифонов мог расцеловаться при встрече.

Да, это правда. Высоцкий не был таким человеком, каким его сейчас изображают: эдаким рубахой-парнем. Он был очень умным и образованным человеком, книгочеем. Если чего-то не знал, находил 10 книг, чтобы это узнать. Однажды Володя сказал, что прочитал замечательное стихотворение Артура Рембо. Но ничего о нем не знал. Потом, мы увидели у него в машине на заднем сидении 5 или 6 книг Рембо. Они с Юрием Валентиновичем были словно из какого-то похожего материала сделаны.

Каждый писатель занимается поиском своей темы. Как Вы считаете, Юрий Валентинович нашел свою тему, сумел выразить себя?

Думаю, что да. Он долго не мог найти свою тему. «Студенты» - это был компромисс. Следующий роман - «Утоление жажды» - полукомпромисс. А когда все-таки нашел (московский цикл «Обмен», «Долгое прощание») - это была предельная мера искренности. Он очень хотел написать исторический роман о большевиках и, наверное, написал бы его, но понимал, что такой роман невозможно будет опубликовать. Тем не менее, Юрий Валентинович готовился к нему.

Первое его произведение «Студенты» получило Сталинскую премию. Неужели уже самая первая работа была настолько сильной?

Сталинскую премию давали отнюдь не за силу произведения. Ее давали и бездарным, и конъюнктурным писателям. Конечно, некоторая конъюнктура была видна и у Юрия Валентиновича, но почему тогда этот роман имел такой оглушительный успех?! Не было школы, библиотеки, поликлиники, вуза, где не проводились бы читательские конференции по «Студентам». В романе впервые была показана какая-то обычная правда жизни: как люди живут, как они любят, как они страдают. Правда о городской жизни. «Студенты» имели массу положительных отзывов.

- Юрий Валентинович считал себя талантливым человеком?

Да, он знал себе цену. Как-то я зло пошутила: «Писа-а-а-тель», а он вдруг очень жестко сказал: «Никогда так не говори!» И вообще он не любил шуток такого рода. Это всё относилось к неуважению личности. Опять же - пример с сыном. Когда тот все съедал, я говорила: «Гений, молодец». А Юрий Валентинович запретил мне говорить сыну - гений. Я спросила: « Почему?» - «А вдруг он действительно гений, а ты говоришь это иронично, за манную кашу».

-Вы сейчас что-нибудь пишите?

Пишу, правда, на данном этапе как-то притормозила, но можно сказать, что пишу.

- Расскажите о музее, о тех, кто здесь работает.

У нас работают разные люди: есть сотрудницы, которые жили в этом доме. Отец одной из них был личным помощником Сталина, довольно известный человек - Товстуха. Когда жена Сталина, Надежда Сергеевна, покончила с собой, Сталин сказал ему: «Поезжай, забери все ее бумаги и сделай так, чтобы больше их никто и никогда не видел». Работают здесь и просто женщины-подвижницы, которые любят музей и отдают ему все свои силы, время и душу.

- Что еще можете сказать о доме?

Сама я никогда не жила здесь. Юрий Валентинович жил до 12 лет. Было такое правило, когда кого-то расстреливали, всю семью выгоняли на улицу в прямом смысле слова. В музее мы собрали мебель, которая стояла в квартирах этого дома в 30-е годы. Мебель жильцам не принадлежала, потому что это была своего рода казарма. Так что уходили они отсюда только с узелками. В 1931 году дом считался дворцом, ведь все тогда жили в коммуналках и полуподвалах. Средняя квартира насчитывала восемьдесят квадратных метров, а иные - двести. Здесь было всё: почта, клуб, больница, магазины и многое другое.

Вы знаете, никто, кроме одной женщины, не вспомнил, что здесь, в темных углах, стояли дети, которые просили дать им хлебушка. Были хулиганистые мальчишки, подстерегали на набережной, отнимали у школьников завтраки. И эта женщина - одна из очень многих, кого я опрашивала - говорила, что никогда этих деток не забудет. А остальные не помнят, потому что не обращали на это никакого внимания. Юрий Валентинович понимал, как были унижены дети в школе, учившиеся вместе с детьми из этого дома. Это как раз то, что он назвал в повести «дерюгинским подворьем». Страшные трущобы, они и сейчас частично сохранились.

- Какая тема стала основной, на Ваш взгляд, в творчестве Юрия Трифонова?

Таких тем несколько, они разные. Главное - это, конечно, любовь и внимание к тому, кто живет рядом. Очень легко любить всё человечество, но трудно любить ближнего. Любить, как завещал Иисус Христос. Впрочем, я не могу сказать, что Юрий Валентинович был верующим человеком. Может быть, только под конец жизни. Однажды мы ехали через Печору. Там жил старец Иван (Иоанн) Крестьянкин. Юрий Валентинович попросил заехать к нему. Они долго разговаривали, часа полтора. Он впоследствии так и не рассказал, о чем был разговор.

Также это тема страха, раскрытая в повести «Дом на Набережной» и романе «Исчезновение», который он начал еще до «Дома...». Там тоже показана жизнь в доме на набережной, только на примере одной семьи.

- Многие ругали Трифонова за чрезмерный бытовизм. Как он к этому относился?

Он отвечал: «Что такое быт? Быт - это наша жизнь. Смерть, любовь, развод - это быт. Это то, из чего состоит жизнь».

- Можно узнать о его учителях? На кого он опирался в своем творчестве?

Конечно, опирался на классику: Толстой, Достоевский. У него были очень хорошие учителя в Литинституте. Паустовский, Федин, который сыграл большую роль в его жизни. Именно Федин взял роман «Студенты» и отнес его в «Новый мир». Любил Бориса Слуцкого, человека воевавшего. Огромную роль оказал на него и Лева Федотов.

- Общаетесь ли Вы с классиками современной литературы?

С Кабаковым общаюсь. Отдаю должное Распутину, но его произведения меня как-то не задевают. Общалась с Аксеновым. Но, на мой взгляд, Аксенов под конец жизни писал все слабее и слабее, последние его произведения я уже не могла читать. Я не люблю постмодернизм.

- Ольга Романовна, что Вы могли бы пожелать современному поколению?

Мужества. На вашу долю выпало нелегкое время. Но я не хочу так мрачно заканчивать и пугать вас. Мне нравится нынешняя молодежь, и я по-своему ей завидую: мы не имели и десятой доли тех возможностей, какие есть сейчас. А с другой стороны, у нас было что-то более дорогое.

- А духовные ценности, на Ваш взгляд, сильно изменились?

Да, к сожалению. Может быть, всё успокоится. Как маятник - мечется, а потом постепенно успокаивается, приобретает нормальный ход. Ведь другие страны прошли через это. Достаточно прочитать «Зимние записки о летних впечатлениях» Достоевского и ужаснуться, какой была Англия 100 лет назад. Такой, как сейчас Москва - клоака ужаса и преступности. Но надеюсь, что все переменится к лучшему.

Беседу провели Вера Крючкова, Надежда Хонгорова, Любовь Завалишина

- Кстати, в ваших бестселлерах о жене Сталина и об Эйнштейне и Маргарите Коненковой чувствуется сильное влияние прозы Трифонова. Значит, семинар не прошел бесследно!

Ну да. Еще Юрий Нагибин в своих дневниках писал, что современная проза - это Трифонов разного раствора. У одних трехпроцентный, у других более концентрированный. Наверное, у меня.

- Но вернемся к вашим с Юрием Валентиновичем отношениям...

Когда я попала на тот самый судьбоносный семинар, я была замужем, и довольно давно. Муж, Георгий Сергеевич Березко, был старше меня почти на тридцать лет, что по правилам тех времен было много, а по нынешним - ерунда! Познакомил нас мой платонический поклонник и блестящий человек академик Витя Гольданский.

Березко был очень достойной личностью, что, как часто случается, осталось не до конца оцененным. Он первым устроил обсуждение творчества Солженицына . Сейчас об этом мало кто помнит, а тогда требовалось редкое мужество. Был председателем комиссии по литературному наследию Гроссмана именно в то время, когда повесть «Все течет» входила в список запрещенной литературы, а ее автор считался после Солженицына врагом номер два. В общем, несмотря на свою патрициански изнеженную внешность, Георгий Сергеевич был храбрым человеком, он и на войну пошел добровольцем.

Беда заключалась в том, что мы с Березко жили дружно. Знаете, когда в семье невыносимая обстановка, скандалы - развод понятен, измена оправданна. У меня же, по сути, был один-единственный аргумент: мы прожили вместе долгие прекрасные годы в уважении, дружбе, понимании, только любви уже не было... А с Юрием Валентиновичем была - огромная, страстная и, как оказалось, на всю оставшуюся жизнь.

Впрочем, прежде я влюбилась в творчество Трифонова. Но тут уже не обо мне одной речь - вся страна его произведения любила. Хотя, может, и со стороны Юрия Валентиновича я чувствовала какую-то тягу, что ли, тут сложно сказать... Помню, однажды мы встретились в гостях и я почему-то чудовищно себя повела. Знаете, от неловкости такое случается: когда говоришь слишком много, слишком громко и, что самое неприятное, ужасно глупо. До сих пор тот ужин вспоминаю со стыдом. Юрий Валентинович смотрел на меня с таким искренним изумлением!

В общем, как-то закрутил он меня в роман длиной в семь лет. Несмотря на то что Трифонов был массивным, что ли, медлительным (больное сердце), мужская притягательность, аура была в нем очень сильной. Женщины Юрию Валентиновичу нравились, и это было взаимно. Я ревновала, конечно. Иногда даже говорила:

А вот с этой барышней тебя что-то связывало! - и угадывала, представьте!

Ты ведьма! - веселился Юра, вспоминая тему ведьмачества как отличительную черту хохлушек в литературе вообще и «Вечерах на хуторе близ Диканьки» в частности. Он верил, что я ведьма, и говорил, что меня следовало бы опасаться. На самом деле еще неизвестно, кого надо было бояться больше!..

Ольга Трифонова - вдова автора знаменитой повести «Дом на Набережной». В ее творчестве особое место занимают биографии известных и исторических личностей. Самое известное произведение - «Единственная» - посвящено трагической судьбе Но, несмотря на то что книги этой писательницы вызывают широкий интерес у читателей, имя ее и сегодня, спустя более тридцати лет после того, как ушел из жизни Юрий Трифонов, ассоциируется с именем супруга.

Факты из биографии

Ольга Трифонова (Мирошниченко) - дочь политического заключенного. К моменту окончания школы отец ее был освобожден. Ольга мечтала о карьере журналиста. Но поступила в технический вуз. Путь на факультет журналистики ей был заказан. К тому же профессия инженера родителям представлялась в то время довольно престижной. Позже отца реабилитировали, но к тому времени будущая писательница успела получить техническое образование.

Первые свои произведения Трифонова начала писать в 15 лет. Опубликовать же первый роман ей удалось лишь в семидесятые годы.

Знакомство

В многочисленных интервью Трифонова рассказывала о своем муже, об их знакомстве, совместной жизни. А также о внезапном уходе из жизни писателя, известного не только в России, но и далеко за ее пределами.

Он был намного старше нее. Впервые они увиделись, когда Юрий Трифонов трудился простым рабочим на военном заводе. Его будущая жена в то время ходила в детский сад. Но настоящее знакомство, безусловно, произошло значительно позже, в одном из легендарных московских ресторанов. Начинающая писательница восхищалась талантом Трифонова. И, по ее собственным признаниям, вначале их отношения были исключительно дружескими.

Ольга Трифонова на момент знакомства с тогда уже известным писателем была замужем. Он - женат во второй раз. Их встреча привела к трагедии двух семей. Однако впереди были долгие годы счастья в маленькой и весьма скромной квартире на Песчаной улице. Юрий Трифонов ушел из жизни в 1981 году. От третьей жены Ольги у него был сын Валентин.

«Дом на Набережной»

К моменту публикации нашумевшей повести Трифонов уже был знаменит. Но произведение было напечатано чудом. Дом, жильцам которого писатель посвятила свою книгу, называют по-разному. И «Дом траура», и «Дом правительства». Однако Трифонов увековечил это историческое здание. В своей повести он не просто рассказал о трагических судьбах людей в тридцатых-сороковых годах. Трифонов сделал глубокий психологический анализ деградации человека, находящегося под гнетом тоталитарной системы.

Название «Дом на Набережной» по отношению к сооружению, расположенному на улице Серафимовича, дом 2, прочно вошло в обиход после 1976 года.

Ольга Трифонова, биография и творческий путь которой тесно связаны с писательской деятельностью мужа, издала после его смерти книгу «Дом на Набережной и его обитатели». Это документальное произведение предназначено всем, кому интересна история Москвы и России XX века.

Ольга Трифонова исполняет обязанности директора музея «Дом на Набережной». Принцип его организации заключался в создании особой атмосферы тридцатых годов. Достигнуть этого удалось благодаря мебели и рисункам архитектора дома. В музее также хранится богатейший архив. Создавалось все на общественных началах. Сегодня музей «Дом на Набережной» является государственным.

Как писателю и исследователю Трифоновой был небезынтересен сталинский период. Личность Светланы Аллилуевой - одна из самых загадочных в советское время. Она окутана тайной. И, возможно, поэтому Трифонова решила посвятить одно из произведений жене Иосифа Сталина.

«Единственная»

На сбор материалов для написания книги Ольга Трофимова потратила около года. Архив Надежды Аллилуевой небольшой. Всего одна папка. Однако, общаясь с родственниками жены Сталина, Трифоновой удалось создать ее психологический портрет. В книге «Единственная» изображена глубоко несчастная женщина, обладающая, вопреки слухам, железной выдержкой. Кроме того что она была женой генералиссимуса, она являлась его личным редактором. Не зря Сталин позволял цитировать свои публикации, но ни в коем случае не публичные выступления.

«Последняя любовь Эйнштейна»

Ольга Трифонова - писательница, которая в своем творчестве всегда отдавала предпочтение историям, окруженным некой загадкой, тайной. Еще одним романом-биографией стала книга, посвященная Маргарите Коненковой - женщине с необыкновенной судьбой. Будучи женой известного скульптора, она стала возлюбленной великого ученого. Ее история могла бы лечь в основу остросюжетного шпионского романа. Но Трифонову заинтересовала в судьбе этой женщины, прежде всего, тайна ее любви.

Воспоминания

В 2003 году были опубликованы мемуары. Называется книга «Юрий и Ольга Трифоновы вспоминают». В этой книге, однако, о судьбе писателя рассказывает преимущественно его жена. Несмотря на репрессированных родителей, жизнь Трифонов прожил интересную. Его собственных воспоминаний в книге не так много. Посвящены они большей частью коллегам - Александру Твардовскому, Марку Шагалу и прочим известным творческим личностям.

Другие произведения Ольги Трифоновой - сборник рассказов «Запятнанная биография», «Исчезновение», «Б/У, или Любовь сумасшедших».