Елизаветы воронцовой. Под прикрытием поэта. Как Пушкин помог скрыть измену Елизаветы Воронцовой. Там же. Бальная зала и терасса особняка

История жизни
Необъятные просторы России, разнообразие природное и разнообразие народов, населявших ее, рождали и особые, разнообразные типы женской красоты. Все впитывала в себя Россия, и южную турецкую кровь, и северную немецкую, и западную польскую... Каких только красавиц не встретите вы на ее просторах...
Жемчужина русского юга, Одесса, морской ветер и южное ласковое солнце... Здесь явились в обществе типы необычайной красоты... А в первой четверти XIX века одесское общество особенно блистало красавицами... Или нам только так кажется, потому что остались свидетельства этого блеска в поэзии самого, может быть, пристрастного ценителя красоты - Александра Сергеевича Пушкина, отбывавшего в Одессе ссылку.
Тогда в этом городе блистали красавицы Амалия Ризнич, графиня Потоцкая, «Одесская Клеопатра», сестра Ризнич, Каролина Собаньская, графиня Воронцова...
Елизавета Ксаверьевна Воронцова, урожденная Бранницкая, жена генерал-губернатора Новоросийского края и наместника Бессарабии, генерал-фельдмаршала, участника войны 1812 года, появилась в Одессе через два месяца после Пушкина. Ей шел 31-й год, но вряд ли кто-нибудь дал бы ей эти годы. Хороша, моложава, утонченна... В это время она была в «интересном положении», на людях и в обществе не появлялась, а потому поэт открыл для себя «прекрасную полячку» не сразу, лишь через два месяца после родов. Позднее они виделись довольно часто, на приемах, которые устраивала у себя Елизавета Ксаверьевна, в театре, на балах у Ланжерона.
Отцом ее был великий коронный гетман граф Ксаверий Петрович Бранницкий, поляк, приверженец России, владелец крупного поместья Белая Церковь в Киевской губернии. Мать, Александра Васильевна, урожденная Энгельгардт, русская, была любимой племянницей Потемкина, в молодости слыла красавицей и несметно богатой наследницей. Она даже точно не могла указать размеры своего состояния и в разговоре небрежно бросала: «Кажется, у меня двадцать восемь миллионов рублей».
Между дочерью и матерью не было душевной близости. Воспитывали Елизавету в исключительной строгости, до двадцати семи лет прожила она в деревне и лишь в 1819 году впервые отправилась в свое первое путешествие за границу, во время которого познакомилась в Париже с графом Воронцовым и вышла за него замуж. Так что светский и любовный опыт был незнаком этой миловидной барышне.
Между тем врожденное польское легкомыслие и изящество, исключительная женственность позволили ей вскружить голову императору Николаю, большому охотнику до женщин, но она «из гордости или из расчета посмела выскользнуть из рук царя», что обычно не удавалось неопытным придворным барышням, «и это необычное поведение доставило ей известность» в светских кругах. Ее страстная и легкая натура, видимо, с трудом сочеталась с характером мужа, да и трудно было быть влюбленной в графа. В нем, воспитанном в Англии чуть не до 20-летнего возраста, была «вся английская складка, и так же он сквозь зубы говорил», так же был сдержан и безукоризнен во внешних приемах своих, так же горд, холоден и властителен in foro interno (пред своими подчиненными), как любой из сыновей аристократической Британии... Наружность его поражала своим истинно барским изяществом. Граф сохранял сходство со своим известным портретом 1820-х годов до поздних лет: «Высокий, сухой, замечательно благородные черты, словно отточенные резцом, взгляд необыкновенно спокойный, тонкие, длинные губы с этою вечно игравшею на них ласково-коварною улыбкою...» Можно представить себе, как иногда он убивал окружающих этой снисходительной «аглицкой» улыбкой лорда, как обдавала холодом Элизу его британская сдержанность. Но и было в них что-то общее. Царско-аристократическая осанка и некоторое высокомерие читается и в портретах, и в письмах Елизаветы Ксаверьевны. Более всего ей не хотелось быть смешной либо вызывать толки толпы. Хотя природный ум и мягкость, женственность пленяли в ней. «Ей было уже за тридцать лет, - вспоминает Вигель - а она имела право казаться еще самою молоденькою. Со врожденным польским легкомыслием и кокетством желала она нравиться, и никто лучше ее в том не успевал. Молода она был душою, молода и наружностью. В ней не было того, что называют красотою; но быстрый, нежный взгляд ее миленьких небольших глаз пронзал насквозь; улыбка ее уст, которой подобной я не видел, казалось, так и призывает поцелуи». Графиня многим кружила голову, и, похоже, ей это нравилось.
Вокруг Воронцовых сложился блестящий двор польской и русской аристократии. Графиня Елизавета Ксаверьевна любила веселье. Она сама и ее ближайшая подруга Шуазель участвовали в любительских спектаклях, организовывали самые утонченные балы в городе, Элиза, как многие ее называли, была прекрасной музыкантшей, что, впрочем, в те времена было не редкость.
Граф, а впоследствии князь Воронцов, человек государственного ума и несколько тщеславный, широких взглядов англоман, собирал свое общество, в котором обсуждались дела государственные, политические и придворные, царили заезжие философы или шарлатаны, и уж во всяком случае не читали стихов. «Как все люди с практическим умом, граф весьма невысоко ценил поэзию; гениальность самого Байрона ему казалась ничтожной, а русский стихотворец в глазах стоял едва ли выше лапландского». Поначалу он очень ласково принимал Пушкина, позволял ему пользоваться своей ценнейшей библиотекой, хранившимися в ней архивами (в частности, А.Н. Радищева), любезно предоставлял ему возможность знакомиться с новинками книжными, поступавшими в Одессу едва ли не раньше, чем в Петербург. Но все это было несколько сухо, и скучно-умно. Куда как приятнее в салоне графини, она любезнее и приветливее, она остроумна и прекрасно музицирует, в ней что-то манит и обещает... Она не лишена дара литературного, и ее слог и беседа чаруют всех окружающих... С Пушкиным она состоит в некотором соперничестве словесном, а между ними возникает внутреннее сопряжение. Графине не хватает настоящей страсти, она как будто бежит встреч тайных и одновременно готовится к ним. Несомненно, магнетизм ее тихого, чарующего голоса, любезность обволакивающего милого разговора, стройность стана и горделивость аристократической осанки, белизна плеч, соперничающая с сиянием так любимого ею жемчуга, - впрочем, и еще тысячи неуловимых деталей глубинной красоты пленяют поэта и многих окружающих мужчин. «Предания той эпохи упоминают о женщине, превосходящей всех других во власти, с которой управляла мыслию и существованием поэта. Пушкин нигде о ней не упоминает, как бы желая сохранить для одного себя тайну этой любви. Она обнаруживается у него только многочисленными профилями прекрасной женской головы спокойного, благородного, величавого типа, которые идут почти по всем его бумагам из одесского периода жизни», - пишут об этом периоде жизни поэта. Еще долго будет преследовать его этот профиль... В рукописях с 1823 по 1829 год найдено до тридцати изображений Е.К. Воронцовой.
Зимняя Одесса 1823-24 года расцвечена приемами и светской жизнью. Двум жаждавшим чувства сердцам ничто не предвещало грустных событий. Графиня Воронцова только что родила второго ребенка, была немножко уставшей и бледной, но пастельные краски лишь делали более выразительными ее глаза, она была необычайно женственна и готова к развлечениям, едва вырвавшись из заточения материнского крова в Белой Церкви. Со своими подругами Элиза устраивает фейерверк блистательных праздников: 12 декабря большой бал у Воронцовых, 25 декабря большой обед, 31 декабря маскарад, 6 января маскарад у Ланжеронов, 13 января публичный благотворительный маскарад в театре, устроенный Воронцовой и Ольгой Нарышкиной, 12 февраля второй маскарад у Воронцовых… Пушкин бывал, вероятно, везде. 8 февраля Елизавета Ксаверьевна приглашает его на обед, муж приезжает только завтра. Нити между ними натягиваются все крепче… Вяземские вспоминали: «Пушкин говаривал, что как скоро ему понравится женщина, то, уходя или уезжая от нее, он долго продолжает быть мысленно с нею и в воображении увозит ее с собою, сажает ее в экипаж, предупреждает, что в таком-то месте будет толчок, одевает ей плечи, целует у нее руку и пр.».
Но видеться сложно, Элиза - жена наместника, она всегда на виду. Да и всем известна достигшая в это время апогея страсть поэта к Амалии Ризнич, жене негоцианта, не вхожей в салон Воронцовой. Елизавета Ксаверьевна, как настоящая женщина, не потерпит соперничества.
Но Пушкин умел увлечь и очаровать, знал тайну власти над женским сердцем, в том же 1824 году написал:
Мои слова, мои напевы
Коварной силой иногда
Смирять умели в сердце девы
Волненье страха и стыда…
А потом в преддверии любви:
Я узнаю сии приметы,
Сии предвестия любви...
С именем Воронцовой связывают такие стихи Пушкина, как «Желание славы», «Ненастный день потух; ненастной ночи мгла...», «Сожженное письмо», «Талисман», «Прощание» и некоторые другие.
Между тем страсть к одесской красавице-царице распаляется все больше. Одновременно охлаждаются, если не сказать больше, его отношения с ее мужем. Растет их взаимная неприязнь. Воронцов раздражен против Пушкина уже давно. Еще в марте он начал атаку против поэта, перестал общаться: «Что же до Пушкина, то я говорю с ним не более 4 слов в две недели...» Пишет письма ко двору: «Собственные интересы молодого человека, не лишенного дарований, недостатки которого происходят скорее от ума, чем от сердца, заставляют меня желать его удаления из Одессы». Дальше больше: «Я писал гр. Нессельроде, чтобы меня избавили от Пушкина», «надеюсь, что меня от него избавят», «...я повторяю мою просьбу - избавьте меня от Пушкина», «нужно, чтоб его от нас взяли», и наконец в мае он предписывает отправиться поэту на саранчу, как раз перед его днем рождения. Пушкин раздражен и рассержен «непристойным неуважением к нему»: «Я устал быть в зависимости от хорошего или дурного пищеварения того или другого начальника, мне наскучило, что в моем отечестве ко мне относятся с меньшим уважением, чем к любому юнцу англичанину», появляется одна из самых злых его эпиграмм: «Полумилорд, полукупец...»
Элиза вряд ли знала об этих письмах Воронцова по начальству, а вот эпиграмму утаить от общества и от нее не получилось. И она решила обидеться, показать гордое презрение царицы общества. «После известной его эпиграммы на ее мужа (в которой потом сам он раскаивался), конечно, обращались с ним очень сухо. Перед каждым обедом, к которому собиралось по несколько человек, княгиня-хозяйка обходила гостей и говорила каждому что-нибудь любезное. Однажды она прошла мимо Пушкина, не говоря ни слова, и тут же обратилась к кому-то с вопросом: «Что нынче дают в театре?» Не успел спрошенный раскрыть рот для ответа, как подскочил Пушкин и, положа руку на сердце (что он делывал, особливо, когда отпускал остроты), с улыбкою сказал: «Верная супруга», графиня!» Та отвернулась и воскликнула: «Какая наглость!» Она решила проучить мальчишку своей холодностью, а через несколько дней, 14 июня, Воронцова отправилась на яхте в большом обществе из Одессы в Крым, в Гурзуф. Еще зимой Пушкин надеялся поехать с ними вместе, но теперь на приглашение рассчитывать было невозможно. А Элизе стало невероятно скучно в Крыму без его острот и ухаживаний, без его легкого ироничного разговора и страстных прикосновений, без его записок и поэтических экспромтов. Она возвратилась раньше времени, 24 июля, вместо предполагавшихся двух месяцев она провела в Крыму полтора, оставив гостей с мужем.
Наступили последние дни... Они и не подозревали, что злой рок или гений уже стоит над ними, и дни свиданий сочтены. Как это часто бывает, роман развивается бурно как раз в предчувствии разлуки, хотя о ней еще никто не подозревает. Южные вечера и ночи... Море, пособник или наперсник их страсти. Дача Рено, где жили летом Воронцовы, рядом с домом Веры Вяземской, стояла на высоком берегу моря, на обрыве. С него сбегала крутая тропинка к морю. Каменистый берег, пещеры, гроты. Графиня любила гулять вдоль берега моря, чтобы брызги от разбивающихся волн обдавали лицо, чтобы подол платья и легкие туфли слегка намокли, чтобы можно было укрыться от палящего солнца в прохладе пещеры, и в этих прогулках ее сопровождал Пушкин. Одна из таких пещер стала их приютом любви:
Приют любви, он вечно полн
Прохлады сумрачной и влажной.
Там никогда стесненных волн
Не умолкает гул протяжный.
Дни последние, дни страстные летят все быстрее... Она должна была ехать к детям. Но задержалась на несколько дней в Одессе. Именно эти несколько дней были ее днями. Ночные свидания происходили в пещере. Пушкин отмечал эти дни лишь числами в записной книжке, «Альманахе для дам», подаренной ему Элизой. Только потом он воскресит эти свидания в стихотворении «Прозерпина»:
Прозерпина в упоенье
Без порфиры и венца,
Повинуется желаньям,
Предает его лобзаньям
Сокровенные красы,
В сладострастной неге тонет
И молчит и томно стонет.
Об этих свиданьях знала только княгиня Вера Вяземская, с которой Пушкин был очень дружен, а может быть, не знала, а только догадывалась. И вдруг появляются какие-то предвестники беды. Воронцов отправил из Симферополя градоначальнику Одессы предписание - объявить Пушкину о высочайшем повелении исключить его из списка чиновников Коллегии иностранных дел и отправить немедленно на жительство в Псковскую губернию. Все кончено. Пушкин медлит с отъездом два дня, нарушает подписанное им предписание «без замедления отправиться из Одессы», желает проводить Элизу в Белую Церковь. День прощания. Царица не может опуститься до слез, она дарит ему талисман - сердоликовый перстень с загадочной древнееврейской надписью, вырезанной на камне. Он клянется не расставаться с ним никогда, и исполняет клятву. До самого конца дней своих не расстается Пушкин с перстнем. И на дуэль он отправляется с талисманом. С уже мертвой руки поэта его снимет Жуковский. Себе Элиза оставляет такой же перстень. Как она радовалась, когда ювелир принес ей два одинаковых камня с непонятной надписью, как старалась сохранить тайну, заказывая сделать из них два перстня! Это было тайное обручение, свидетельство того, что все это было не сновиденье, не обман:
Прощай, надежда; спи, желанье,
Храни меня, мой талисман!
Уже потом, в Михайловском, он будет получать письма, запечатанные таким же перстнем. Она уехала, что-то оборвалось навсегда. Свидятся ли?
5 сентября Пушкин получил от нее письмо, украшенное вензелем и печатью, с просьбой-мольбой уничтожить письмо. Никому не обмолвился Пушкин о содержании письма. Получал и другие и всегда запирался в своей комнате, долго читал их, а затем сжигал. Только в стихах проговорился, в октябре записал стихотворение «Младенцу». Все перечеркнутое, переделанное, оно было прочтено уже много позже:
Прощай, дитя, моей любви
Я не скажу тебе причины.
А дитя появилось ровно через 9 месяцев после жаркого июля, 3 апреля 1825 года. У Элизы родилась дочка Софья, отличавшаяся от всех остальных светлокожих и светловолосых членов семьи Воронцовых своей смуглостью и живостью натуры. Для тех, кто догадывался о романе, наверное, не была загадкой ее милая смуглость. Поэт же, получив это письмо в октябре, не скажет об этом ни слова. Лишь в стихах... А еще в «Арапе Петра Великого» - там будет трогательный рассказ о младенце смуглокожем и о тайной страсти графини к арапу, чего в исторических подробностях жизни арапа на самом деле не было. И только потом, видимо, признается перед свадьбой своей Натали, чтобы не было между ними недомолвок, а она уже в старости передаст это своим детям, сохранив в семье предание о внебрачном ребенке отца от Воронцовой. Но, может быть, это лишь предположение...
Еще был между ними злой гений, якобы друг, которого Пушкин понял не сразу. Александр Раевский, именно он обратил внимание Пушкина на Воронцову; именно он, судя по всему, все время заставлял Пушкина мучиться ревностью, нашептывал и наговаривал, находил «гордую забаву» «в его тоске, рыданьях, униженье»; именно он начал ухаживать за ней еще в Белой Церкви и на правах дальнего родственника был всегда вхож в дом. Между собой в переписке Раевский и Пушкин называли Элизу Татьяной - это еще до «Онегина». И только уехав из Одессы, Пушкин стал догадываться о его неблаговидной роли в их отношениях с Элизой. Раевский действительно был злым гением, он, конечно, нравился Элизе, его ухаживания принимались, но не более. Своим женским чутьем она чувствовала в нем что-то жестокое и злое, догадывалась, что он нашептывает ее мужу, не была уверена в его благородстве. И действительно, он сумел скомпрометировать ее, сумел наговорить с любезным видом гадостей Пушкину в письме, чтобы он мучился ревностью. «А сейчас расскажу вам о Татьяне, - пишет Раевский Пушкину в Михайловское о Воронцовой. - Она приняла живейшее участие в вашем несчастии; она поручила мне сказать вам об этом, я пишу вам с ее согласия. Ее нежная и добрая душа видит лишь несправедливость, жертвою которой вы стали; она выразила мне это со всей чувствительностью и прелестью, свойственными характеру Татьяны». Никак не похоже на выражение чувств любящей женщины. Раевский пишет это письмо лишь для того, чтобы досадить Пушкину, который не имеет возможности ответить - он не имеет права подвергнуть риску Элизу, он не может быть с ней в переписке, единственно, что он может - это ждать ее редких писем, да и то, должен их сжигать по получении. В конце года он напишет страстное и горькое стихотворение «Сожженное письмо», точно воссоздающее его положение и чувство:
Прощай, письмо любви!
Прощай: она велела…
. . . . . . . . . . .
…Уж перстня верного утратя впечатленье,
Растопленный сургуч кипит... О провиденье!
Свершилось! Темные свернулися листы…
Раевский оставался при Воронцовых еще долго, то ли оттого, что был удобен Элизе, то ли оттого, что был слишком во многое посвящен. Элиза и сама не знала, как избавиться от него, и то приближала, то отталкивала его. Но и для него кончилось все трагически. Он разбил семейную идиллию Воронцовых, уже давно столь зыбкую. В 1828 году Раевский был выслан из Одессы якобы из-за разговоров против правительства, а на самом деле из-за недостойного поступка, ставшего известным всему свету. Боевой генерал-отец писал Николаю I: «Несчастная страсть моего сына к графине Воронцовой вовлекла его в поступки неблагоразумные, и он непростительно виноват перед графинею». Сплетня, дошедшая и до Пушкина, гласила, что Раевский с хлыстом в руках остановил на улице карету графини Воронцовой, которая с приморской дачи ехала к императрице, и наговорил ей дерзостей. Его выслали в Полтаву. Говорили также, что он крикнул ей то ли «Берегите наших детей», то ли «Берегите нашу дочь». А ведь и Александр Раевский был смуглым, как и его сестра Мария Волконская, из-за крови греческой по матери. Пушкин чувствовал оскорбительность этих слухов как для себя, так и для Элизы, и, конечно, переживал и мучился ревностью.
Поздней осенью 1827 года князь Воронцов вместе с женой приехал в Петербург из Англии. Узнав о ее приезде, Пушкин тотчас же пишет ликующий любовный дифирамб, некую антитезу своему предыдущему «Талисману»:
Там волшебница, ласкаясь,
Мне вручила талисман.
И ласкаясь, говорила:
«Сохрани мой талисман:
В нем таинственная сила!
Он тебе любовью дан.
. . . . . . . . . . .
Милый друг! от преступленья,
От сердечных новых ран,
От измены, от забвенья
Сохранит мой талисман!
А потом были несколько тайных встреч, несколько записок, корзина цветов, английский магазин с отдельными кабинетами и выходом на другую улицу... Она могла доверять Пушкину, он, несмотря на свой страстный и несколько взбалмошный характер, несмотря на свою открытость и, порою, браваду перед друзьями о своих сердечных победах, ни разу, никогда и никому не выдал их тайну, не опорочил и не предал ее чувств. Остались только стихи, за которыми угадывались различные стадии их отношений и ее образ...
Ее женская судьба будто заставляла ее расплачиваться за несчастие любить. К 1828 году у Воронцовых уже умерли двое детей. Любимица отца Александра умрет в 1830 году девяти лет от роду. Останутся трое, дочь Софья, возможно, плод тайной любви, и два сына, Михаил и Семен. Князь периодически, чтобы отвлечь супругу, увозил ее в Англию, к своей сестре леди Пемброк.
Летом 1832 года Воронцова возвращалась из Англии в Одессу. По дороге она вновь остановилась на две недели в Петербурге. Именно тогда на каком-то из вечеров она вдруг увидела жену Пушкина. С трудом справившись с волнением («она не могла опомниться»), Элиза, пораженная расцветшей красотой Натали, сказала ей: «Никогда я бы не узнала Вас! Даю Вам слово, вы и на четверть не были так красивы, как теперь. Я бы затруднилась дать Вам сейчас более 25 лет. Вы показались мне тогда такой тщедушной, такой бледной, такой маленькой, но ведь вы удивительно выросли...»
Наверное, мысли о своем собственном возрасте мучают княгиню, ей уже сорок... Она все так же хороша, но Натали так свежа юной прелестью... Елизавета Ксаверьевна не отказала себе в удовольствии, а может быть, от растерянности, произнести сию похвалу, не лишенную яда, избраннице поэта. А он, будто чувствуя ее горькие сетования об увядании, в начале января 1833 года возвращается к недоработанному в 1830 году стихотворению об увядшей розе, впервые обозначая имя своей возлюбленной, которая когда-то отдала ему в дар, сняв со своего платья, розу.
Не розу Пафосскую,
Росой оживленную
Я ныне пою;
Не розу Феосскую,
Вином окропленную,
Стихами хвалю;
Но розу счастливую,
На персях увядшую
[Элизы] моей...
В печать этих стихов он не отдал.
Уже после отъезда из Петербурга Елизавета Ксаверьевна в декабре 1833 года обратилась к Пушкину с письмом, в котором просила поэта дать что-нибудь из его произведений в альманах «Подарок бедным», который решили издавать учредительницы «Новороссийского женского благотворительного общества». Это начинание поддержали многие. Киреевский уговаривал Языкова написать хоть несколько строк для альманаха, характеризуя его так: «Он замечателен как по благородному намерению, так и по своей необыкновенности: его издает общество одесских дам в пользу голодных Новороссийского края».
Это было первое открытое, чуточку официальное письмо графини Воронцовой к Пушкину после девятилетнего перерыва. Они встретились прошлой зимой в Петербурге, где Воронцовы были проездом из Англии. Пушкин представил свою жену, и, видимо, поэтому Елизавета Ксаверьевна сочла возможным вступить в открытую, «официальную» переписку с поэтом. Наверное, она несколько раз принималась писать это письмо, стараясь выбрать верный тон, сказать за строчками письма об особых отношениях с Пушкиным: «Я право не знаю, должна ли я вам писать и будет ли мое письмо встречено приветливой улыбкой или оно вызовет чувство тягостной докуки, которое заставляет с первых же слов искать в конце страницы имя назойливого автора. Я боюсь этого чувства безразличного любопытства, конечно, весьма понятного, но, признаюсь, мне было бы очень тягостно в этом убедиться, по той простой причине, что никто не может быть к себе беспристрастным. Но все равно; мною движет не личный интерес, я прошу о благодеянии для других, и потому я чувствую в себе смелость обеспокоить вас; не сомневаюсь, что и вы уже готовы выслушать меня». Каков слог, сколько сказано между строк! Это письмо все еще хранит накал и аромат прошлых отношений...
Графиня сообщает о бедственном положении Новороссийского края и о том, что в Одессе («городе, в котором вы жили и который, благодаря вашему имени, войдет в историю») образовалось общество, оказывающее помощь беднякам, а теперь затеяло издание литературного альманаха. Графиня продолжает в изысканной тонкой манере: «Теперь, когда столько лиц обращаются к нашим литературным светилам с призывом обогатить наш «Подарок бедным», я сочла себя в праве напомнить вам о наших прежних дружеских отношениях, воспоминание о которых вы, быть может, еще сохранили, и попросить вас, в память о прошлом, о поддержке и покровительстве, которые мог бы оказать нашей «Подбирательнице колосьев» ваш выдающийся талант. Будьте же добры не слишком досадовать на меня, и если мне необходимо защищать мое дело, то прошу вас, чтобы оправдать мне мою назойливость и мое возвращение к прошлому, примите во внимание, что воспоминания - это богатство старости и что ваша старинная знакомая придает большую цену этому богатству». Именно так - воспоминаниям она придает большую цену...
В марте, с некоторым опозданием, Пушкин отвечает графине, отсылая ей отрывки из поэмы «Русалка» для альманаха. Это единственное дошедшее до нас письмо Пушкина Воронцовой заканчивается словами: «Осмелюсь ли, графиня, сказать вам о том мгновении счастья, которое я испытал, получив Ваше письмо, при одной мысли, что Вы не совсем забыли самого преданного из ваших рабов?» Эти строчки - свидетельство такой же большой цены воспоминаний для поэта.
В 1837 году в Одессу приехали император Николай I, императрица, наследник, будущий Александр II. Они остановились во дворце Воронцова. В честь государя был дан блестящий бал в здании Биржи. Императрица блистала в пунцовом креповом платье, перед которого был весь осыпан бриллиантовыми шатонами. Она сидела в специально украшенном турецкими шалями будуаре. Рядом с ней, как драгоценная камея, в белом бархатном платье на диване сидела Елизавета Ксаверьевна. Она хорошо представляла себе, что цвет ее лица, благородная бледность и греческий профиль, необыкновенная прическа, сооруженная сегодня утром парикмахером-французом Леонардом, обращают на себя внимание столичной публики.
Зал Биржи был роскошно декорирован. «Все колонны были покрыты позолоченным трельяжем, по которому вились живые виноградные лозы с гроздьями винограда всех местных сортов».
Все самое утонченное, художественное, поэтическое и музыкальное находило отклик в тонкой натуре Елизаветы Воронцовой. И даже в 60 лет, по свидетельству Соллогуба, она могла кружить голову мужчинам: «Небольшого роста, с чертами несколько крупными и неправильными, княгиня Елизавета Ксаверьевна была тем не менее одной из привлекательнейших женщин своего времени. Все ее существо было проникнуто такою мягкою, очаровательною, женственною грацией, такой приветливостью, таким неукоснительным щегольством, что легко себе объяснить, как такие люди, как Пушкин, и многие, многие другие, без памяти влюблялись в княгиню Воронцову».
Она принимала живейшее участие в художественной жизни Одессы, в созданном в 1865 году Одесском Обществе изящных искусств, соединившем в себе художников и музыкантов. Особенно в его музыкальном отделении. Все это было уже после смерти мужа, усопшего в 1856 году.
Однажды, когда Воронцова в старости разбирала свою переписку, ей попалась связка писем Пушкина. Присутствовавший при этом домоправитель успел прочесть через ее плечо одну лишь французскую фразу: «Что делает ваш олух-муж?» Давно уж не было в живых ни Пушкина, ни мужа.…
«Воронцова до конца своей долгой жизни сохраняла о Пушкине теплое воспоминание и ежедневно читала его сочинения. Когда зрение совсем ей изменило, она приказывала читать их себе вслух, и притом подряд, так что когда кончались все тома, чтение возобновлялось с первого тома. Она сама была одарена тонким художественным чувством и не могла забыть очарований пушкинской беседы. С ним соединялись для нее воспоминания молодости», - вот свидетельство и ее отношение к поэту.

Светлейшая княгиня Елизаве́та Ксаве́рьевна Воронцо́ва , урождённая Браницкая (8 сентября 1792, - 15 апреля 1880, Одесса) - статс-дама, почётная попечительница при управлении женскими учебными заведениями, фрейлина, кавалерственная дама ордена Св. Екатерины; адресат многих стихотворений А. С. Пушкина; жена Новороссийского генерал-губернатора М. С. Воронцова; сестра генерал-майора графа В. Г. Браницкого.

Содержание

• Биография
  • Молодые годы
  • Замужество
• Жена генерал-губернатора
  • Пушкин и Воронцова
  • Раевский и Воронцова
  • Воронцов и Нарышкина
• Хозяйка Алупкинского дворца
• Место захоронения и судьба тела
• См. также
• Примечания
• Литература
• Ссылки

Молодые годы

Младший ребёнок польского магната графа Ксаверия Браницкого и племянницы светлейшего князя Григория Потемкина Александры Энгельгардт, в семье было пять детей, два сына и три дочери. Детство и молодость Елизавета провела в богатом имении родителей в Белой Церкви.

Воспитание детей для Александры Браницкой было главным делом в жизни. Все пятеро получили превосходное домашнее образование и довольно долго находились под её опекой, особенно дочери. По собственному опыту она знала, что чем дольше девицы будут находиться вдали от соблазнов столичной и придворной жизни, тем для них будет лучше.

В 1807 году Елизавета вместе с сестрой Софьей была пожалована во фрейлины. Вскоре Софья вышла замуж за офицера польских войск Артура Потоцкого, Елизавета же продолжала жить при строгой матери в имении. Густав Олизар вспоминал, как в своё время Ксаверий Браницкий жаловался, что нет хороших женихов для младшей дочери:

Александра Васильевна не торопилась выдавать младшую дочь замуж. Елизавета до 26 лет почти безвыездно жила с родителями в Белой Церкви, хотя уже более десяти лет числилась фрейлиной. В начале 1819 года графиня Браницкая вместе с дочерью отправилась в длительное путешествие по Европе, прежде всего в Париж. Эта поездка стала решающей в её судьбе.

В Париже Елизавета Браницкая познакомилась с 36-летним генерал-лейтенантом графом Михаилом Семёновичем Воронцовым и стала его невестой.

Михаил Воронцов, 1812/1813 г. Художник А.Молинари

Вигель Ф. Ф. историю женитьбы графа описывал так:

На страницах своего дневника Михаил Воронцов записал:

Венчание состоялось 20 апреля (2 мая) 1819 года в Париже в православной церкви, для обоих это была блестящая партия. Елизавета Ксаверьевна принесла мужу огромное приданое, состояние Воронцова почти удвоилось. Александра Браницкая дала всем дочерям значительное приданое, чтобы потом по завещанию не делить фамильные имения, а всё оставить сыну Владиславу.

Елизавета Воронцова. Художник Дж. Доу, 1820 год

Но всё-таки не без колебаний решился граф Воронцов на брак с дочерью польского магната, в своём письме к графу Ростопчину Ф. В., новобрачный торжественно обещал не допускать к себе в государственной деятельности ни одного поляка. О взаимоотношениях Воронцова и графини Александры Браницкой А. Я. Булгаков писал:

После свадьбы молодые поселились в Париже и вели там открытый образ жизни. Посещали аристократические салоны, знакомились с европейски знаменитыми учёными, музыкантами, художниками. В сентябре Воронцовы покинули Париж и в ноябре прибыли в Белую Церковь. Пробыв там недолго, в декабре они приехали в Петербург, где в начале 1820 года Елизавета Ксаверьевна родила дочь, умершую через несколько дней. К. Я. Булгаков писал брату:

Стремясь смягчить горечь утраты, чета Воронцовых в июне уехала в Москву, потом в Киев, а в сентябре за границу. Путешествуя, они побывали в Вене, в Венеции, затем в Милане и Вероне, из Турина приехали в Париж, затем в середине декабря в Лондон. В июне 1821 года К. Я. Булгаков сообщал брату:

В июле Воронцовы присутствовали на коронации Георга IV, а после уехали к графине Пембрук в старинное поместье Уилтон-хаус, а затем на воды в Лемингтон. В октябре 1821 года Воронцовы вернулись в Лондон, пробыв там 15 дней (именно в это время Т.Лоуренс закончил портрет М. С. Воронцова), они уехали на зиму в Париж, где пробыли до середины апреля 1822 года. Летом Воронцовы вернулись в Россию и поселились в Белой Церкви, где в июле Елизавета Ксаверьевна родила сына Александра.

Елизавета Ксаверьевна Воронцова, урождённая Браницкая

В мае 1823 года М. С. Воронцова назначили генерал-губернатором Новороссийского края и Бессарабской области, а 22 июня (4 июля) 1823 года Елизавета Ксаверьевна была пожалована в кавалерственные дамы меньшого креста. В Одессу к мужу она приехала 6 сентября, на последних месяцах беременности, и жила на даче, пока отстраивался городской дом. В октябре она родила сына Семёна, а в декабре появилась в обществе.

Вокруг Воронцовых сложился блестящий двор польской и русской аристократии. Графиня Елизавета Ксаверьевна любила веселье. Она сама и её ближайшие подруги графиня Шуазель и Ольга Нарышкина участвовали в любительских спектаклях, организовывали самые утончённые балы в городе. Елизавета Ксаверьевна была прекрасной музыкантшей, в Одессе она имела свой портативный орган и считалась одной из первых в России исполнительниц на этом инструменте.

Елизавета Ксаверьевна пользовалась успехом у мужчин и всегда была окружена поклонниками, к числу которых принадлежал в пору своей южной ссылки (июнь 1823 - июль 1824) поэт А. С. Пушкин.

Среди биографов поэта нет единого мнения о том, какую роль сыграла Воронцова в судьбе поэта. Считается, что именно Воронцовой посвятил Пушкин такие стихи как «Сожжённое письмо», «Ненастный день потух…», «Желание славы», «Талисман», «Храни меня, мой талисман…». По числу исполненных с Воронцовой портретных рисунков рукою Пушкина её образ превосходит все остальные.

Елизавета Воронцова.
Рисунок Пушкина, 1829 год

Некоторые исследователи говорят о любовном «четырёхугольнике» Пушкин - Воронцова - Воронцов - Александр Раевский. Последний приходился графине Воронцовой родственником. Получив назначение в Одессу, Раевский на правах своего человека поселился в доме Воронцовых. Он был страстно влюблён в Елизавету Ксаверьевну, ревновал её и однажды устроил публичный скандал. Но чтобы отвести от себя подозрения графа, он, как свидетельствуют современники, использовал Пушкина.

Граф П.Капнист писал в своих мемуарах:

Вскоре Пушкин почувствовал неприязнь к себе Воронцова, который совсем недавно относился к нему хорошо. В марте 1824 года появилась знаменитая эпиграмма Пушкина «Полумилорд, полукупец… » Отношения между графом и поэтом все более ухудшались, но силы были неравны. Летом 1824 года южная ссылка была заменена Пушкину на ссылку в село Михайловское.

Существует предположение, что Елизавета Ксаверьевна родила от Пушкина 3 апреля 1825 года дочь Софью . Однако не все согласны с подобной точкой зрения: в доказательство приводятся слова В. Ф. Вяземской, жившей в то время в Одессе и бывшей «единственной поверенной его (Пушкина) огорчений и свидетелем его слабости», о том, что чувство, которое питал в то время Пушкин к Воронцовой «очень целомудренно. Да и серьёзно только с его стороны».

Г. П. Макогоненко, посвятивший отношениям Пушкина и Воронцовой целый раздел в книге «Творчество А. С. Пушкина в 1830-е годы», пришёл к выводу, что роман Воронцовой и Пушкина «созданный пушкинистами миф». Биографы Н. Н. Пушкиной И. Ободовская и М. Дементьев, считают, что жена поэта, зная о всех его увлечениях, не придавала значения, несмотря на то, что была очень ревнива, его отношениям с Воронцовой: в 1849 году, встретив Елизавету Ксаверьевну на одном из светских вечеров, она тепло беседовала с ней и собиралась представить ей старшую дочь поэта Марию. Известно, что жена Пушкина была представлена Воронцовой в 1832 году.

В конце 1833 года Елизавета Ксаверьевна в связи с изданием в Одессе с благотворительными целями литературного альманаха обратилась к Пушкину с просьбой прислать что-нибудь для публикации. Поэт отправил ей несколько сцен из трагедии и письмо от 5 марта 1834 года:

Других писем Воронцовой к Пушкину не сохранилось.

Имя Елизаветы Ксаверьевны фигурирует в Донжуанском списке. При отъезде Пушкина из Одессы 1 августа 1824 года, Воронцова на прощание подарила ему перстень. Биограф поэта - П. И. Бертенев, знавший Воронцову лично, писал, что она сохранила до старости тёплые воспоминания о Пушкине и ежедневно читала его сочинения. С ним соединялись для неё воспоминания молодости.

Александр Раевский, 1821 г.

Роман Раевского с Елизаветой Ксаверьевной имел довольно длительное продолжение. После отъезда Пушкина из Одессы отношение Михаила Воронцова к Александру Раевскому некоторое время оставалось доброжелательным. Раевский часто гостил в Белой Церкви, где бывала с детьми и Воронцова. Об их связи было известно, не мог не догадываться об этом и граф Воронцов.

Раевскому удалось на время отводить от себя его подозрения с помощью Пушкина. Возможно, Александр Раевский и был отцом дочери Елизаветы Ксаверьевны. Граф Воронцов знал, что маленькая Софья не его ребёнок. В своих памятных записках, написанных им на французском языке для своей сестры, Воронцов перечисляет все даты рождения детей, только о рождении Софьи в 1825 году в записках он не упоминает.

В начале 1826 года Раевский был арестован в Белой Церкви по подозрению к прикосновенности к заговору декабристов, но вскоре был освобожден с извинениями и осенью вернулся в Одессу, чтобы быть рядом с любимой. Но Елизавета Ксаверьевна удалила его от себя. В начале 1827 года Воронцовы уехали в Англию, для поправления здоровья Михаила Семёновича.

В начале 1828 года они вернулись в Одессу, Елизавета Ксаверьена продолжала избегать Раевского. Раевский стал чудить и позволять себе поступки, явно неприличные.

В июне 1828 года разразился громкий скандал. В это время Воронцовы принимали в Одессе императора Николая I с женой. Гости жили в роскошном дворце Воронцовых на Приморском бульваре. В один из дней Елизавета Ксаверьена направлялась к императрице Александре Фёдоровне со своей дачи. По пути карету Воронцовой остановил Александр Раевский, держа в руке хлыст, и стал говорить ей дерзости, а потом крикнул ей:

Трёхлетную Софью Раевский считал своим ребёнком. Скандал получился невероятный. Граф Воронцов снова вышел из себя и под влиянием гнева решился на шаг, совершенно неслыханный; он, генерал-губернатор Новороссии - в качестве частного лица - подал одесскому полицмейстеру жалобу на Раевского, не дающего прохода его жене. Но Воронцов скоро опомнился. Сообразив, что официальная жалоба может сделать его смешным, он прибегнул к другому средству, через три недели из Петербурга было получено высочайшее повеление о немедленной выселке Раевского в Полтаву за разговоры против правительства. Так Раевский навсегда расстался с Воронцовой.

Ольга Нарышкина. Художник Ризенер А. Ф., 1820-е

История с Раевским ещё долго обсуждалась в московском и петербургском свете. В декабре 1828 года А. Я. Булгаков писал брату:

В семейной жизни Воронцовых не всё шло гладко. Граф Михаил Семёнович Воронцов имел любовную связь с лучшей подругой жены и хозяйкой крымского имения Мисхор Ольгой Станиславовной Нарышкиной, урождённой Потоцкой (1802-1861).

Софья Нарышкина.

В свете считали, что Воронцов устроил в 1824 году брак Ольги Потоцкой со своим кузеном Львом Нарышкиным для прикрытия собственного романа с ней. Ещё до брака у Ольги Потоцкой был роман с П. Д. Киселёвым, женатым на её старшей сестре Софье. Простить измены Софья так и не смогла, хотя всю жизнь продолжала любить мужа, но жила с ним раздельно.

Граф Воронцов не только брал на себя многие расходы по содержанию Мисхора, но оплачивал карточные долги Нарышкина. В 1829 году у Нарышкиных родился долгожданный ребёнок, девочка, которую назвали Софьей .

Злые языки утверждали, что она дочь Михаила Воронцова. Действительно, Софья Львовна Нарышкина имела куда большее сходство с Воронцовым, чем его собственные дети. Портреты Ольги Станиславовны и её дочери всегда хранились среди сугубо личных вещей Воронцова и даже стояли на рабочем столе парадного кабинета Алупкинского дворца.

В 1834 году Пушкин записал в своём дневнике о том, что услышал от приехавшего из Одессы чиновника Я. Д. Бологовского:

Вступив в должность губернатора, Михаил Воронцов начинает скупать в Крыму обширные угодья, особенно на южном берегу. К 1823 году ему принадлежали поместья в Мартьяне, Ай-Даниле, Гурзуфе. В 1824 году Воронцов приобретает Алупку у полковника-грека Ревелиоти и решает сделать её своей летней резиденцией. Дворец в Алупке, настоящий замок в романтическом стиле, о его красоте и роскоши убранства, об окружавшем его великолепном парке с восторгом вспоминали все, кому доводилось здесь побывать.

Елизавета Ксаверьевна брала на себя все заботы по художественному оформлению дворца и парка. Обладавшая тонким художественным вкусом, воспитанная на лоне одного из прекраснейших парков Европы, она старалась вникать в мельчайшие детали создаваемых в Алупке пейзажей. Под впечатлением от сказок Альгамбры она посетила в 1838 году Испанию, после чего повелела воспроизвести в Алупке сады Хенералифе.

В 1837 году, во время поездки по югу России, в Алупке останавливались Николай I, Александра Фёдоровна и их старшая дочь княжна Мария. Во время импровизированного спектакля, который устраивали в честь гостей, графиня Воронцова, играя на фортепиано, заменяла оркестр.

Жизнь Воронцовых во дворце на берегу моря, по словам Вигеля, можно было сравнить с житьем «владетельного немецкого герцога». Двери их дворца были широко открыты для местного общества, и на роскошные балы и приёмы допускались не только представители аристократии и чиновничества, но и иностранные негоцианты и банкиры. Своею неизменною приветливостью, роскошью нарядов и драгоценностей Елизавета Ксаверьевна затмевала бывших светских «цариц» Одессы, графинь Гурьеву и Ланжерон, и была для них «острым ножом в сердце».

Среди окружения четы Воронцовых было много художников. Воронцовы покровительствовали театральному декоратору А.Наннини, архитектору Г.Торичелли, художнику Н.Черенцову, К.Боссоли, И.Айвазовскому, Г.Лапченко, К.Гальперну. На собственный счет их обучали, посылали за границу, поощряли заказами и рекомендациями другим лицам.

Воронцовы использовали каждый выезд за пределы России, чтобы приобрести новые картины, книги, археологические редкости.

Светлейший князь Воронцов был похоронен в Спасо-Преображенском кафедральном соборе Одессы «в знак признания их заслуг перед Одессой, ввиду благочестивого образа жизни и многочисленных дел милосердия». Когда Елисавета Ксаверьевна скончалась, её тело было захоронено рядом с прахом мужа.

В 1936 году советская власть приняла решение об уничтожении собора и он был снесён. Перед взрывом останки четы Воронцовых были извлечены из саркофага рабочими в присутствии милиционеров. Гробы были разграблены, словно мародёрами - из гроба Е. К. Воронцовой были украдены украшения, которые были на покойнице и шитое золотом одеяние. В результате остались только скелеты, которые были перевезены на кладбище, расположенное в бедном районе Одессы - Красной Слободке. Там они были выброшены просто у кладбищенского забора. Только благодаря стараниями простых одесситов останки были подобающе захоронены на территории кладбища.

В 2005 году городские власти Одессы приняли решение о перезахоронении праха четы Воронцовых в нижнем храме возрожденного Спасо-Преображенского собора, в точности под тем местом, где саркофаг с прахом Воронцовых стоял в верхнем храме. Церемония перезахоронения состоялась 10 ноября 2005 года.

• Ризнич, Амалия

1. Сборник императорского русского исторического общества. Том шестнадцатый С.Петербург 1887 // Азбучный указатель имён русских деятелей для русского биографического словаря. В 2 частях. Часть I. А-Л. - М .: Аспект Пресс, 2003. - С. 117. - 513 с.
2. 1 2 Данилова А. Ожерелье светлейшего. Племянницы князя Потёмкина. Биографические хроники.- М., 2006.- 608с.
3. Вигель Ф. Ф. Записки: В 2 кн. - М .: Захаров, 2003. - ISBN 5-8159-0092-3
4. Архив князя Воронцова. Кн. 37. - М., 1891
5. Воронцова Елизавета Ксаверьевна - светлейшая княгиня.
6. Русские портреты 18-19 столетий. Т. 2 Вып. 4. № 171
7. 1 2 Братья Булгаковы. Переписка. Т. 1. - М.: Захаров, 2010.- 606 с.
8. Братья Булгаковы. Переписка. Т. 2. - М.: Захаров, 2010.- 670 с.
9. Варвара Григорьевна Шуазель-Гофье (1802-1873) - фрейлина, дочь сенатора князя Г. С. Голицына; с 1822 года жена виконта Э. О. Шуазель-Гофье (1802-1827), полковника, адъютанта графа Воронцова. Приходилась племянницей Елизавете Ксаверьевне Воронцовой .
10. Последний год жизни Пушкина. - М .: Правда, 1988. - С. 117. - 704 с.
11. Капнист П. И. Сочинения, 2-х Т.- М., 1901.
12. Миф: отношения А. С. Пушкина с Е. К. Воронцовой и Реальность: А. С. Пушкин и В. Ф. Вяземская. Наше наследие. Проверено 18 марта 2011.
13. Письмо В. Ф. Вяземской П. А. Вяземскому ЦГАЛИ, ф. 195, оп. 1, № 3275, л. 200. Вяземская не называет Воронцову прямо.
14. 1 2 Макогоненко Г.П. Творчество А.С.Пушкина в 1830-е годы /1830 - 1833/. - Л. : Художественная литература, 1974. - С. 53-76. - 374 с.
15. Т. Г. Цявловская. «Храни меня, мой талисман…» // Прометей. М.,1974. С. 76.
16. Предполагается, что это была «Русалка». Альманах, однако, вышел без произведения Пушкина.
17. А. С. Пушкин. Собрание сочинений в 10 томах. Письма 1831-1837 г., Т.10.- М, 1962.
18. Когда Пушкин уехал из Одессы, можно узнать из письма Веры Федоровны Вяземской мужу. Написано оно 1 августа 1824 года. Это письмо также проливает свет на отношения его к Воронцовой. «Приходится начать письмо с того, что меня занимает сейчас более всего, - со ссылки и отъезда Пушкина, которого я сейчас проводила до верха моей огромной горы, нежно поцеловала и о котором я плакала, как о брате, потому что последние недели мы были с ним совсем как брат с сестрой. Я была единственной поверенной его огорчений и свидетелем его слабости, так как он был в отчаянии от того, что покидает Одессу, в особенности из-за некоего чувства, которое разрослось в нем за последние дни… Молчи, хотя это очень целомудренно, да и серьезно лишь с его стороны ».
19. Губер П. Н. Дон-Жуанский список А. С. Пушкина.-Х.:Дельта,1993.-219 с.
20. Братья Булгаковы. Переписка. Т. 3. - М.: Захаров, 2010.- 621 с.
21. Анастасия Михайловна Щербинина (1760 - 1831), урождённая Дашкова, дочь известной графини Е.Р.Дашковой; двоюродная сестра графа М.С.Воронцова; с 1776 года замужем за Андреем Евдокимовичем Щербининым.
22. Фадеева Т. М. Две Софии и Пушкин. Истоки вдохновения Бахчисарайского фонтана.-Симферополь,2008.-216 с.
23. Пушкин А. С. Дневник 1833-1835 гг.
24. Алупка: Исторические очерки.-М.,1997.- 159 с.
25. Самойлов Ф. А. Из истории Одесского Кафедрального Спасо-Преображенского собора // группа авторов Воронцовский сборник: Сборник научных статей / Шкляев И. Н. д. и. н.. - Одесса: Студия «Негоциант», 2009. - В. 2-й. - С. 122 - 128. - ISBN 978-966-691-247-6.

• Макогоненко Г. П.. Творчество А. С. Пушкина в 1830-е годы / 1830-1833 /. - Л., 1974. - 374 с.

Частично использовались материалы сайта http://ru.wikipedia.org/wiki/

Пушкин и 113 женщин поэта. Все любовные связи великого повесы Щеголев Павел Елисеевич

Воронцова Елизавета Ксаверьевна

Елизавета Ксаверьевна Воронцова (1792–1880), полячка по отцу - дочь великого коронного гетмана графа К. Браницкого, жена (с 1819) новороссийского генерал-губернатора и наместника Бессарабской области графа (с 1845 - князя) М. С. Воронцова.

Ее детство и взросление прошли в деревне под строгим присмотром матери, урожденной Энгельгардт, племянницы Г. А. Потемкина. В 1819 году во время первого путешествия за границу она вышла замуж за одного из самых выгодных женихов своего времени - М. С. Воронцова, до этого считавшегося женихом Н. В. Кочубей. Брак был заключен не по любви, а по расчету. Муж продолжал оставаться повесой-ловеласом, никогда не считавшим себя обремененным семейными узами. Он открыто увлекался, по словам Пушкина, «был в соблазнительной связи» с другими женщинами, например с О. С. Потоцкой (сестрой Софьи Потоцкой). Со временем Елизавета Ксаверьевна тоже стала считать себя свободной от соблюдения супружеской верности.

Ее современник Н. Всеволожский писал о ней: «Не нахожу слов, которыми я мог бы описать прелесть графини Воронцовой, ум, очаровательную приятность в обхождении. Соединяя красоту с непринужденною вежливостью, уделом образованности, высокого воспитания знатного, большого общества, графиня пленительна для всех».

«Небольшого роста… с чертами несколько крупными и неправильными была она, тем не менее, одной из самых привлекательных женщин своего времени. Все ее существо было проникнуто такою мягкою, очаровательною, женственною грацией, такою приветливостью, что легко себе объяснить, как такие люди, как Пушкин… и многие, многие другие, без памяти влюблялись в княгиню Воронцову», - отмечал В. А. Соллогуб.

Пушкин познакомился с ней 6 сентября 1823 года через два месяца после переезда из Кишинева в Одессу, где он был зачислен на службу в канцелярию графа Воронцова. Елизавета Воронцова уже имела представление о Пушкине как о незаурядном поэте и встретила его очень радушно. Но в отличие от влюбчивого поэта, скорее всего, ее страсть разгорелась далеко не сразу. Тем более что тогда она была беременна, и 8 ноября у нее родился сын.

В свою очередь, Пушкин, имевший одновременно еще одну любовную связь с Амалией Ризнич, влюбился серьезно и надолго. На протяжении многих лет (1823–1829) Пушкин изрисовал ее портретами (только сейчас известных более 30) поля своих рукописей. Он изображал ее профиль, голову, фигуру - стоящей, сидящей, ходящей; отдельно руки, играющие на клавикордах.

Но в попытках Пушкина завоевать сердце губернаторши оказался соперник - А. Н. Раевский, адъютант Воронцова. Он влюбился в Елизавету еще в 1820 году, когда гостил в имении Браницких в Белой Церкви. Эта любовь исковеркала ему всю жизнь. Оставив в начале 1824 года военную службу, томимый бездельем и любовным недугом, он жил в Одессе и докучал Воронцовой.

Вот, что писал об этом Ф. Ф. Вигель: «Он [Раевский] поселился в Одессе и почти в доме господствующей в ней четы… Козни его, увы, были пагубны для другой жертвы. Влюбчивого Пушкина не трудно было привлечь миловидной Воронцовой, которой Раевский представил, как славно иметь у ног своих знаменитого поэта. Известность Пушкина во всей России, хвалы, которые гремели ему во всех журналах, превосходство ума, которое Раевский должен был признавать в нем над собою, все это тревожило и мучило его… Вкравшись в его дружбу, он заставил его видеть в себе поверенного и усерднейшего помощника, одним словом, самым искусным образом дурачил его».

Между тем отношения Пушкина с Елизаветой Воронцовой стали развиваться. Ее увлекло вспыхнувшее в поэте страстное чувство. Естественно, что первоначально дружеские отношения Пушкина с мужем Елизаветы - М. С. Воронцовым превращаются во взаимную неприязнь. 29 июля Пушкин получает предписание о высылке в Псков.

«Пушкин сам не знал настоящим образом причины своего удаления в деревню, - писал И. И. Пущин, - он приписывал удаление из Одессы козням графа Воронцова из ревности…»

После отъезда поэта из Одессы Воронцова продолжала переписываться с Пушкиным. По свидетельству сестры поэта Ольги, он в Михайловском получал от нее письма, запечатанные сургучом с оттиском такого же старинного перстня, как и подаренного ему Воронцовой. В октябре 1824 года она сообщила Пушкину о своей беременности от него (дочь Софья родилась 3 апреля 1825 года). Разумеется, это письмо нельзя было сохранять, и поэт его сжег. Это обстоятельство стало поводом для написания стихотворений «Младенцу» (1824) и «Сожженное письмо» (1825).

Накануне свадьбы с Натальей Гончаровой в 1830 году Пушкин написал стихотворение «Прощанье», адресованное Елизавете Воронцовой. Также Воронцовой посвящены стихотворения: «Пускай увенчанный…», «Прозерпину» (все 1824); «Желание славы», «Храни меня твой талисман…», «Все в жертву памяти моей…» (все 1825); «Талисман» (1827); «Отрывок» (1830).

Уцелело лишь одно письмо Елизаветы Воронцовой к Пушкину, написанное 26 декабря 1833 года под псевдонимом «Е. Виберман». Остальные письма были сожжены поэтом. Единственное из писем Пушкина к Воронцовой (от 5 марта 1833 года) было обнаружено в 1956 году в Краковском архиве: «Милостливая государыня, Елизавета Ксаверьевна, вот несколько сцен из трагедии, которую я имел намерение написать. Я хотел положить к вашим ногам что-либо менее несовершенное… Осмелюсь ли, графиня, сказать вам о том мгновении счастья, которое я испытал, получив ваше письмо, при одной мысли, что вы не совсем забыли самого преданного из ваших рабов? Честь имею быть с глубочайшим почтением, милостливая государыня, вашим нижайшим и покорнейшим слугой. Александр Пушкин».

Встречи их после одесского расставания не афишировались. Но сохранились сведения, что они встречались во время приездов Воронцовой в Петербург. Так, в 1832 году Елизавета Ксаверьевна познакомилась даже с женой поэта Натальей Николаевной. А ведь с Воронцовой тогда была и дочь Софья, которую она, скорее всего, привозила показать ее настоящему отцу. Со слов внучки поэта Анны Александровны Пушкиной известно, что Натали знала правду о происхождении Софьи.

В августе 1849 года Е. К. Воронцова и Наталья Николаевна, уже Ланская, были в гостях у Лавалей, и, по свидетельству очевидцев, долго беседовали, сидя в стороне от всех (Воронцовой тогда было 57 лет, а Натали - 37).

П. И. Бартенев писал: «Воронцова до конца своей долгой жизни сохраняла о Пушкине теплое воспоминание и ежедневно читала его сочинения. Когда зрение совсем ей изменило, она приказывала читать их себе вслух, и притом все подряд, так что когда кончались все тома, чтение возобновлялось с первого».